Читать онлайн книгу "Влюблё, или Как я себя выблевал"

Влюблё, или Как я себя выблевал
Никита Новотоцкий


Я просто спал, обгладывал куриные ножки, кирял, испражнялся, слушал музыку, плакал, иногда появлялся в университете, курил, занимался любовью и что-то читал. А потом появлялись стихи. Усталые, хронические. Они есть моя хроника. А еще у меня есть точка соприкосновения с испанцем Лоркой – мы оба поэты в последнюю очередь. Поэтому, кажется, у моей поэзии есть своё лицо. Местами глупое, чем-то красивое, и точно тревожное.Содержит нецензурную брань. Книга содержит нецензурную брань.





Влюблё, или Как я себя выблевал



Никита Новотоцкий



© Никита Новотоцкий, 2020



ISBN 978-5-4498-2011-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Боль, как патока


Гильотинирование.

Волкодав, который надо мной стоит,
Ненавидит суетную жизнь:
Ненавидит праздники, собранья,
Бесконечные скопления людей.
Волкодав не любит связи,
Любит лишь волков моих давить.
Он мне слово
Родному
Сказать не даст,
Не позволит сорваться с места,
Убежать от его оков.
Он лишь грустно мне улыбается,
Когда снег
Отголоском памяти
Мягко ложится
На наши черные лица.
Волкодав
Мне клыками понравился,
Что блестят
Из-за
Угольных
Губ.
Кстати, вот ещё, что не сказано:
Волкодав- гильотина моих внутренних пастбищ,
Что когда-то
Были
Мною
Разрушены.

    Лето 2018.
Мертвые.

Я впервые увидел
эти глаза
(полные, красные)
в зеркале.
Я впервые
увидел боль,
что сочится,
как бы,
не к месту.

Сам себе
затянул
узелок на шее.
Сам петлю
обвернул
покрепче.

Я не к месту красив,
Не к месту расшатан.

Я сегодня
впервые
коснулся
раскаяния.

Я сегодня
впервые
разглядел
этот
странный,
манящий
взгляд,
что лукаво просит о помощи.

И я умер,
и взгляд мой —
погиб.

    Август, 2018.
Кинолента на бедре.

Не люди.
Антропоморфные звери
давно уже здесь живут.

Плыть, лелея восторги души,
обнимая трущобы волн.

И куда еще втаскивать порох,
на какие такие
палубы?

Трубка вычертит круг,
узлом дым затянется.
Ну какой ты мне друг,
разве думал спасти от виселиц?

И табак, и бумага. Подарок!

Сжатые губы. Полоска времени.
Я глядел, как стекала кровь.
– Вы разлюбите?
– Кремень.

И мечтами, как хворью, покрывался, стыдея.

Не оттуда,
нет, нет.
Мне утробой служили книги,
и я сам
использовал
кесарево.

Шу! Снег скрипучий. Румянец щек.
Вы больны?
– Я полынью страдаю, который год.

Как же ярко взлетает птица,
как высок ее перьев строй.
Вам, случайно, не в древний
Рим?
– Нет, мне на дальний восток.

Переплеты, страницы, голых слов
ненужный интим.
Расчертите по телу пальцем
ваш любимый поэтов очерк.

Остановка. Полный автобус.

И я чувствую
поцелуев море. И Иуда – внимательно смотрит.

Смерть не хочется. Хочется —
спать. Я надеюсь мы в этом похожи.

Остановка. Вот и выгорел
мой
сентябрь. Вот и высох
июньский
ветер. Как закончите —
кликните?
Шу! Снег растаял
и
растаял от ваших
рук.

    Октябрь, 2018.
Ленивая еда Иисуса.

Рыбой, через тонны вод, сквозь себя пропуская давление, до Атлантиды.
Там, может, увижу, как рождается новый Христос. Как руку поднимает, ладонь показывает.
Последний народ, слово свое до сих пор не молвивший, грудины свои распахнет, ребрами откроется.
И меня, как рыбу, к столу поднесут. Дадут, уже подросшему, освежевать и выкормиться. Пусть.
И так быть могло бы, если еще не было. Благо весь я, родившийся, ленью обвит и даже рыбой стать – лень мне.

    11.11.18.
Кистями рук.

Тона желтых красок, черные тени. Чайничек, одетый во мрак.
Не раздеться святому, перед грешным художником.

На постели, овалом форму приняв, натурщик лежал, разглядывал тонкие пальцы.
И тона утопали в содоме.

Размытые контуры, пряные краски, гнетущий зигзаг светотени.
И этюд, поедающий холст, – окровавился в бликах предметов:
чашечек, чайничков, кувшинов, полотен и фруктов.

    16.11.18.
Медуза, смотрящая звездное небо.

Наши тени громадами на фасадах домов.

Учителю, когда стихи принес, трясся, как сволочь.

Поминутно отказы шьются на кожу,
Императорами
Заполнен пылающий сток головной.

Всё это глупость, разрывный хохот. Нет от причинности до события других проходов, кроме как: смерть.

Панцири, тромбы легких, пули, каскады волн. Поминутно растроган.
Ветки верб, эскизы мадонн, волшебные палочки. Гейзеры!
Или птицы теперь так проворны, что оккупирован воздух, даже взгляду ничтожная малость открыта.
Попросту – их новая
Прерогатива.

Не знаю.

Компасы, фишки, шоты и стрелки (чулок), мраморный взгляд, лазуритовый холм. Зигзаги снежинок,
Крючки на шарфах, седеющий Будда. Билборды, чернеющий труп, нефтяное пятно.

В космосе, верю, пройдем босиком. Чутки, как открытая рана.
Там же и станемся, назовемся
Царапиной.
Или вовсе – уйдем на
Покой.

    Декабрь, 2018.


Музыкальная пауза. Между мной
И пониманием естества.

Обряды, синонимы, рыба.
Аллергия на символ Христа.

Проматывание, содержание, смысл,
Мелодия, дождь и танец.

Канарейку
Не слышал. Слышал гул от себя.

Извилистые вены. Под землей.
Глаз. Вышка.
Губы. Люди.
Отрочество. Жалость.

Окутан в метель, за ребра схватил,
Идет, предлагая метель народу,
(выметен каждый овал на теле,
метелью выбелен овал от тени), —
Пророк.

Предложен эфир, природа – карета.
Кони – одеты в земные законы.

Только сидит он на троне теперь,
Забыв про метель за стеной.

И чудо. Голос сквозь горло лоснится,
Пытается выбить заснеженный рвотный ком.

И голос метелью, синонимом, рыбой
Стучится в твой дом;

И грязные стены, окна, полы
Всем телом тянулись к нему.

Но антоним природный
Аллергик пророку
И дом твой – пустынный чехол.

    Декабрь, 2018.
Как последнее слово.

Окружающее ждать не будет. Ты разденешься до костей,
круговорот обрадуется еще одному витку. Сирень или
подсолнух – что предпочитаешь посмертному венку?
Никому и ничто не нужно, смысл обречен на выкидыш.
Учить поведение или вытаскивать дрожащей рукой еще одну
карту; и телу уже плевать на мороз. А от мороза дождь
обращается в пепел, кому угодно – снег. Насильственно заставлять
себя ждать еще один день. А потом ждать весну; еще год —
новый виток, спираль заостряется, одномерность нисходит
на куб, к фракталам взывает, думая, будто
бесконечность – финальный уровень; или подобность смерти.
Во рту тоже комната, от нее рожденный предмет будет
твоим надгробием; имя. Контур возлюбленной всадится колом,
остов ограничится мутной улыбкой; именно в этом мешочек
свободной жизни. Как еще сказать, что разговор, взгляд,
картина, поэзия, вздох – в общем искусство, – бессмысленно,
если
его основа (душа)
просто выпорхнет
из неугодного ему гнезда. А когда малодушный предмет
фыркнет на чуткий искусства портрет – останется выдохнуть,
растрогаться, учтиво на сорок пять градусов фокус перевести —
на горячее солнце – и дышать безразличным воздухом. От этого
жизнь ценнее и ночь не становится пыткой. Попытка: пропасть или
остаться на том же месте; надеясь увидеться с кем-то, желая увидеть в
ком-то кого-то (реверсия) или признать, что пространство и время в тебе (рекурсия).

    28.12.18.
Улиточный.



В нежнейшем панцире из скал,

Укутав ноги в стружку из песка —

Лежу, обняв ракушейчий кинжал.



    08.01.19.

Эмульсия комнат.



Картина: холодный дом. И здесь, как шорох,

взросла моя печаль. Отнюдь не голос мой

вещает в этот час. И пустота, опять, пришла.



Всё в календарь завернуто.

И моих красок не видать,

да что уж там..

не хватит даже их, чтоб описать

как пусто и темно.



Пройдясь, углами насладясь, услышав дуновение,

почувствовав

заплаток боль,

пытаюсь вынести страдание. Хотя бы за порог.



Нахлынул ветра маятник на дом,

завяли дивные цветы. И время,

свой наглый тон

расправив, словно парус,

нашло на комнат тихий стон.



Полы и стены. Окон оправы. Вид города,

принявшего на грудь

чужую память. И скрежет в ребрах,

тихий гул, и шепот – как будто волн

рябая поступь.

То реки, то моря, то степь

приходят посмотреть,

как нам с тобой живется тяжело.



Рисует новый год ожогом маленький этюд.

Про то, как было хорошо,

а после – ничего. И только томный ночи свод

всего вобрал, откашляв звезды и луну.



Но, между тем,

и здесь карсет,

и здесь накинут

на скелет:

паркет, одежды слой, сквозняк и тюль.



Витают в воздухе духи, озябших слов

торцы, натянут проводов канат,

огонь на кухне греет чайника бока.

А холод всё уйти не может;

не могут отойти ступни

от прошлых сквозняков;

И нам прямая

ломается в квадрат,

сменяя единицу

на четыре.



    Январь, 2019.

Задувай свечу.



Ноги, как часть, стояли на твердом камне.

Подъезд ощетинился запахом выпечки, мочей и чем-то разливочным.

Голоса. Все уходят;

подкуривая сигареты – вешают картины себя в чужих головах, – вроде ног, как частей, или рук, как запястей.

Всё уходит. Отношение к задымленным помещениям, к грубости и прощению; отношения между тобой и

перспективой цвести. Даже обрывки памяти.

Множество n знакомых; и n к тебе относится так же,

как ученые

к Плутону;

как сомалийские пираты

к улову;

как треугольник носа

к овалу лица; холодно и без натяжения уголков губ.

Слепок твоего пребывания

в чьей-то квартире, в чьём-то воспоминании,

в какой-то сердечной мышце, —

окаменелая форма папоротника или ступни бронтозавра.

Археологическая находчивость

необходима каждому, чтобы

идентифицировать тебя на фоне прочего захламления.

И только ног обрезанная часть

всплывает при попытке

себе напомнить что-то в прошлом дне.

И этот груз не донести

к могиле,

и у других твои минуты одиночества

не отчеканятся на сеточке событий.



    17.02.19.




По сгибу


Надеюсь



Возможно,

(не смею утверждать)

тебе стихи мои

когда-нибудь по вечеру

с пургой и мелкими шажками

полюбятся, как нечто цельное.



Ведь там, скажу открыто

как дверь в палату мертвеца,

там тоже есть черты лица

твои, как заводь моего желания.



Как скрип пластинки

что не слушали,

как на больной ноге нарыв

и седина ресниц



там уживаются раскрытые

штыки и восхваления,

торцы и пропасти

мгновения.



Затем, чтоб после угнетения

в самом себе сыскать контракт

на дурный стиль и это

русский стиль. Дурной табак.



    Март, 2019.

Приелась жизнь в панельной соте.

Примером послужить здесь буду рад —

не раб, но труженик во славу королевы, —

надеюсь поколение поднять.



Ты то, что пишешь. Так скажу.

Ты то, что прочитал. Читайте же меня,

и будем мы, – огромная семья, —

курить и слушать долгую сонату Фредерика

номер 2.



Откуда предложений свора

нацелиться играть?

я выводил из слова

его пластичность, чтобы засыпать.



    Март, 2019.

Крупица-свидание



Инфракрасно, гобеленом голости,

для рептилий твоё тело подвешено

над баками малахитовых теноров.

Полости между ребер оттенками

ломкости, плотью застывшей,

граалью венозных веток.

Считаясь с порывами марта —

не числитель в короне, но знаменатель;

и фигура разбита на части,

как водосток внимает осадкам

тучных Мефисто и грозных сольфеджио.

Глупость в юношестве

спрятать заплатками.

Палатками жить, разделяя

зарплаты на манёвры и отступления.

Танками выводить

ядовитость скрученных панцирей —

возглавлять панцерваффе,

оставаясь с бумажными тиграми.

Пантеры заметить не смогут

наше с тобой свидание. Софиты разбиты;

луну под хиджаб; звездам на лапу дал,

чтобы красились в каштаны и жёлуди.

Ради тишины и ради интима – я буду читать

тебе стансы. Мои габариты

не высветятся на радарах; твои, к слову, так же.

Так даже спокойнее. Без черного ящика

и шторм не страшен. Без прилагательного

в черных водах руки намного приятнее..

Подожди.



    Март, 2019.



Я офицер своего двора
я рыцарь ордена спальных районов
шутка
всего лишь будущий геолог
транжира стипендий
блудливый охотник пейзажей
к друзьям припадаю
в истериках мук от исихазма

чеканю в берцах по тротуарам
борделевых новостроек
курю то бонд то кэмл
не привязан к дорогим сортам
виски и коньяку
предпочитаю комнатный самогон

любитель портретов —
сотни намалевал
в припадках ненужности

сублимация ставит на стол
граненный стакан
водка водка
две порции отчуждения законов самообладания
и мы снова вместе

цветы все порвать

отношения с эстетизмом
по спирали к животному
состоянию
к животу пару холодных сфер —
охладить футуриста и классика
краски хой!
вы фашисты
украли бесцветность
libertatem возводите в абсолют
ваш колёр локаль —
красный и черный.
консистенция Стендаля
в эссенции свастик
равна по соотношению
галактик и яблок
(из портфеля девятиклассника)

а кресты
пусть на шеях
могильные пусть
пусть знамен
или римских военнопленных
(рассаженные по лесам
варвары без крестов на шеях) —
не иначе как гробики
наклонностей гедонизма

не правда ли
греки не знали крестов?

«вот еще! мой отец первым придумал
страдание»

    Весна 2019.
Свист разрезающих воздух крыльев

улыбайтесь медведю наводя пистолет на его черепушку
только если шансов на долгожительство ноль

вы же не звери вы советские люди
причастны к расстрелу но любите петь

Мересьев и Шилов – портреты у стен
стоная от боли корячился храбрый
стоная от боли к себе на этаж поднимается жирный
медведь или шкура над свинской личиной

перламутра кружочки стащил..

для этого
бронированное стекло раздавил
чтобы только для неба
всего лишь кусочек достать
наложить как повязку
ноющему от пустого цвета
атмосферному божеству

перламутра кружочки!

    Весна, 2019.
Пьяный бритый и вообще дурной

мятых ступней шинный крой

доснимает камерой-обскура

смытый ветром плавный марш



у дорог одна судьба

путешествия в повозках

то ли с трупом то ли с богом

но скорее тьма полета

отзеркаленных снарядов

сбитых в кучку гаубиц М-10

принятых на службу

закатавших рукава крестьян



гвоздь и ток в программе интервью

я берусь глотать венок

и пурпура долгий хвост

унимаю между ребер

электричество восток

где старинный скрип

пылью стянутой моей

деревянной люли?

может быть отвык

колыбели звука

или я поник

в ожидании маршрута

мимо

сивых кладбищ

родников и гор

мимо

самых тихих всхлипов

над могилами грудных



черных глаз страстей и красок

переполнен грязный рот



у кота одной заботой больше

мертвеца из гроба.



    Весна 2019.

Отрезанный воротник я гуляю по скверным улицам

подносимый ветром дымлюсь будто накипь табличка у дома

желтоватый оттенок мне честь отдают оконные призывники

вроде: «дальше лети кусок ткани в пыли в твоем мире еще

не придумали якорь лети как осколок хрипа с Туринской

больной плащаницы и слепок с него донеси

до цветущих зигзагов материи»



Кратко и подло восклицательный знак двоеточие

если молния выстрелит снова в кармашек воздушный

не сместит ли это на стертой бумаге крест

к вознесению старообрядных молитв.



    Весна 2019.

Бесконечные созвездия

звезд неисчислимый паралич

мы среди атомов водорода и гелия

бьемся в страхе и падаем навзничь



уберечь бы себя от ран

ну гляди же на это небо

тех верзил зацелованный караван

или Кришны следы как из мокрого хлеба



опускаюсь у белого снега

на колени подобно уставшим коням

вожжи тянут к апофеозу

грусти льда и единственным дням



дням когда я бывал одинок

пар сходил с моих треснувших губ

путь держать на горячий восток

оставляя в тени холод замкнутых труб.



    Весна 2019.

Испанские коридоры
в их углах чересчур восхвален
залп мортир и сквозняк
шум мотора и виноград
вездесущая сетка конкисты.

выбирай свой нелегкий шаг
будем вместе шагать
я – законченный человек
навсегда остающийся в прошлом
ты – молодая сирень
ждущая солнечный ветер

есть еще одно «но»
мы в пространстве без массы
звездный ветер в окно
хлипких мышц и костей
своих маленьких мыслей
неустанно несет
и тогда

я в бутылку кладу своё прошлое
я кидаю бутылку в море
по волнам скоротечной жизни
возвращаю растоптанное ничто
я завод переплавки стекла
навидался уже песка
буду в море купаться
и как солнце светить для тебя.

    Весна 2019.
Белое похмелье на чистую воду выводит стыд.

Друзья два башмака неразговорчивы, их быт

сияет луной под натуральной кожей черного цвета.

Такую на рынке не купить, для этого нужно заполнить анкету:



написать рассуждение на тему мусора на орбите;

испачкать это хорошим кофе,

стукнуться друг о друга, как в общепите

ложки бьются о дно тарелочьей кофты.



Вязаная неразбериха, нитки плетутся из трохей,

как каторжники сходят с экипажей.

Пару рублей на дорогу с детской руки, Вам там читать

евангелие. Храни Вас господь теперь, не найдены будьте



синей птицей, застывшей в катарсисе,

под пыльной подушкой, набитой душами.

Белое похмелье, белая вьюга. В стазисе

пребываем, ссыльники, хлопая ушными раковинами.



    Весна 2019.

У меня в лифте у лампы двойное дно. Одно служит

кладбищем всяким жукам, другое – раздражением

алкашам. Пучки бледного света. Через стену, в дыму,

говорят про жару, будто тёрка их сыр из квартир

не разделит в морозную стужу.

Глупости, Хроноса полости торса

и в жару, и в ночную гульбу интегрируют

смякший фарш в бело-сплющенный марш

симфонистов-семинаристов, проповедников

дезинтеграций духовного «нечто» до Бога;

«душевного» плача до

гробика с номером бирки роддомной кроватки.

Люминесценция пряных палаток и прятки за крестиком,

сорванным с шеи бродяги. Вместо подъездного гомона

слушать гармонию семейного сбыта наркотиков:

гормонов и выжженных клеток из нейро-шмотков медиаторов,

несущих посты до разъезда по разным больничным крылам.

И у лифта с подъездом свой синапс – дверки в или из;

своё спальное место у крыши; свои дети и свет, —

те что выбрали смерть

вместо жизни под боком у времени.



    Весна 2019.



Кольца на пеньке, что стоит во дворе
детского садика
изучал я как женский справочник. Как
атлас читал и
всматривался. Кажется
я нашел там сквозную рану
от признания в нелюбви. И в блокнот
запишу его странную кражу
боли органа, что как птичка в груди,
потерявшая голос, тянет ноту
капельмейстеру в сладость.

До-ре-ми. Где-то кружится пух
под Чайковского. Под Чайковского
я глотаю дни, утомленный от солнца.
И три буквы, три грязных лица,
три сиротки, три слова и
апостолов с букварями —
на картине Рембрандта
нарисую
карандашами.
Может в морю уйду с кораблями. Без венка,
но простуженный. Отыщу самой правильной формы
камень. Привяжу к загоревшему торсу. И ко дну.
Вдохновленный пейзажами
Лондона.
Рукописными. Без скандала.

Как оттикаю:
бледное тело,
как полено,
без разбора колец
или шрамов, —
будьте практичны, —
в костер.

    Май, 2019.
Могила под кустом.

В поле, где желтеет выброс нежности
и дороги скользкая петля уводит
в клюквы лес, мы нашли с тобой
томик ветхий старого поэта.

И под лунной свечи свет,
и под уханье совы,
и под звезд сопровожденье
мы читали строки без воды.

Ты меня держала крепко
за руку мою. Светлячки вокруг летали,
мошки, комары. Я под плед тебя упрятал,
чтобы одному любить,

и как будто знал, проклятый,
что снежинку мне в тепле не сохранить.
Зимний отголосок – вот моя печаль,
но весной растаял белый монолит.

Пусть ручьем течет по полю
мне когда-то дорогой родник.
Где-то вырастет кустарник,
я зарою там твои цветы.

    28.05.19.
Сидел

как в кастрюле

в беседке

девочки рядом

мальчики

интегрировал образ

до греческой касты

было 13

летнее солнце сжигало

стыд

мимо шел парень

высокий красивый

я постеснялся смотреть в глаза

тем кто сидел

от меня в сантиметрах



представлял какая удачная жизнь

совокупила прохожего обласкала

будто Гермесу ветром истерла

ступни и стал он подобен Ахиллу

а тут я

худой издербаненный восхищаюсь

физическим преобладанием

20-летнего над моими нелепыми контурами

только из школы сошедших с рисунка

глупого первоклассника

метаморфоза липкого пота

в яд

Филоктета безликая тень в русской одежде —

маска тринадцатилетнего оборванца



но временем подгибаемый

вырос телесный костяк

18-летний сегодня шел

мимо кастрюльной палатки

сидела школьная гвардия

с лучистыми пальцами

улыбками в ссадинах

намерением разыграть

и грустно

и тошно мне

я сам подсмотрел

мой сегодняшний образ

всего лишь метафора

того

чем больше всего

желал стать.



    Лето 2019.

Откуда-то сова урчит своим всезнающим желудком

под подоконником разбитым

и воробей сидит на вытянутых палках

чирикая подобно завалявшейся игрушке



я это утро, этот день

провел как лампа в морге

и вечер приподнес букет

из ножниц-хризантем



я этот вечер как старик

жевал под тихий скрип

двери сводимой сквозняком

с клубком из нервов



и рылся в каше

будто в чемодане



и рыться в чемодане

глотая галстука змею

петлю закидывать за щетку

и опускаться как утюг

на опустевшую рубашку



жест одинокий брошен

будто сдача

как пьяную на даче

бросают на кровать



и сканером пробит

штрих-код пробит

система знает о движеньи

продольных линий на ладонях

осталось ждать наряд из птиц.



    23.06.19.

Полынь.



Анахорет, агномен, имярек,

удалившийся из миру будда,

посчитавший вокзальные будни

уступающими

разнообразию рек,



я шепчу и хриплю, недобитый аскет,

только б слышал ты эти перроны

и на станциях сбитый хребет

будто семечки

заворачиваю

в скорлупу газет.



От Перуна до Стрибога,

от меча до сандаль.

Распродажа у винного бутика —

я впотею в скрижаль,

как останки чернильного тюбика.



Не имею остаточных арго,

рудиментов словесного танго,

солипсизм, как столичное солнышко,

оставляю светить где-то в скляночках,

но рефрен моих стюбенных личностей

(преномен, когнемен и номен)

явно чужд солиптическим катышкам

с живота безразмерного Брахмана.



Вот вагонов публичная сеть,

диалектов первичная смесь,

вавилоновской башни бульон,

моноэтноса моноспесь —

оставайся, не думай, в тени,

твоих связок певучая лесть,

хитрых планов зыбучая плеть

не заставит связаться в клубок,

не исправит разбитость дорог

и

на дохлой органике

не увидим цветущей Полынь.



Кто ж ей дал

столь красивое имя,

серафим?



    Лето 2019.

галактика качала

ногой длиннее символов из строк





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64698521) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения